"Не выдуманные истории о мужестве!"

Шубин Павел Николаевич 
[14 (27) марта 1914 - 11 апреля 1951], 
русский поэт. 
Стихи о войне, о Родине, русской природе 

Солдат.

Как зовут его — не знаю. 
Только знаю, что при нём 
Трёхлинейка нарезная, 
да гранаты за ремнём, 
Да «катюша» заказная: 
трут с огнивом и кремнём. 

Он при том вооруженье 
перебежкой и шажком 
От сраженья до сраженья 
полземли прошёл пешком 
Вместе с базою снабженья — 
вещевым своим мешком. 

Сухари да соль в жестянке, 
чтоб не мокла на росе, 
Пара нижнего, портянки — 
ненадёванные все, 
Да консервов две-три банки 
под названием «энзе». 

Был мешок пробит и прорван — 
что ещё сказать о нём? 
Яростных осколков прорва 
свирепела с каждым днём. 
Шёл солдат пешком, да скоро — 
тыщу суток под огнём. 

По жаре, по лютой стуже, 
тем огнём не сокрушён, 
Шёл, стянув ремень потуже, 
с хитрецой, не на рожон. 
Трижды ранен и контужен, 
ослеплён и оглушён. 

Бил фашистов, бил испанцев 
на болотных берегах, 
Возле Новгорода, братцы, 
в страшных киришских снегах, 
Бил, мечтая отоспаться: 
столько суток — на ногах! 

Там без вьюков гибли кони, 
ноги вывихнув на льду, 
Там, в трясинах, грай вороний 
смерть встречала на лету. 
Смерть стояла в обороне, 
а солдат сказал: — Пройду! 

И не конские подковы, 
и не танков грузный след, 
А пехотный шаг суровый 
там пролёг, где следа нет, 
Где знамёна Мерецкова 
шёлком застили рассвет. 

Все, кому не приходилось 
биться насмерть в зыбунах, 
Где зима в огонь рядилась 
на Синявинских холмах, 
Кровью-ягодой катилась 
в почерневший снежный прах; 

Все, кому фашиста-вора 
не пришлось за горло брать 
У того ль Мясного Бора, 
где пришлось нам умирать, 
Где болотные озёра 
мертвецы гатили в гать; 

Да у Бора у Мясного, 
где горела и броня, 
Средь кипенья снегового, 
задыхаясь и стеня, 
Где, убитые, мы снова 
воскресали из огня; 

Все, кому фашиста-фрица 
не пришлось дугою гнуть, 
Про солдата-пехотинца 
вспомяните как-нибудь. 
Это он сумел пробиться, 
проложить сквозь гибель путь. 

От эсэсовских дивизий 
только трупы там лежат, 
Над фашистской кровью сизой 
ветры веют-ворожат, 
Да вороны череп лысый 
за туманом сторожат. 

А солдат пути живые 
ищет в яростном дыму, 
Мимо раненой Софии 
довелось идти ему, 
Из обстрела — в штыковые, 
из сияния — во тьму. 

Ох и лютый холодина! 
Ветер веет с бугорка, 
А внизу — сплошная льдина — 
Волхов, русская река... 
Снова бомбы, снова мины, 
а дорога — далека! 

Но пошли-запели лыжи, 
вынося бойцов на лёд, 
И сверкнул багрово-рыжий 
бешеных «катюш» налёт: 
С каждым шагом ближе, ближе 
новый фрицам переплёт. 

Время — то же, год — тот самый, 
зарев дымный ореол. 
Сколько тысяч вёрст лесами 
мой герой прошёл — пробрёл? 
За Титовкой, за Петсамо - 
вон где вынырнул, орёл! 

Со скалистого отвеса 
по канату вниз ползёт. 
Шпиль горы над ним безлесный, 
а под ним — германский дзот. 
Прах и пламя Киркенеса 
у береговых высот. 

Вот он встал на камень голый, 
промелькнул внизу тишком, 
Вот пятнадцать пачек тола 
положил на дзот мешком. 
И плеснул огонь весёлый 
петушиным гребешком. 

И пропал солдат за дымом, 
и накрыло пеплом след. 
Но с живым и невредимым 
с ним шагал я, как сосед, 
По лесам непроходимым, 
где и солнца даже нет, 

Где свеча берёзы русской 
не затеплена во мгле, 
Лишь белеет ниткой узкой 
сок на кедровом стволе 
Меж лиан, на той, маньчжурской, 
на неласковой земле. 

Здесь, в лесу многовековом, 
танк ползёт, как скарабей, 
Самолёт в пике рисковом 
над листвой, как воробей... 
Вместе с Городовиковым 
мы врывалися в Хобей. 

Как летели в воздух склады, 
как крошил японцев тол, 
Я б нашёл слова для лада 
и солдатский путь нашёл, 
Но пришла к концу баллада, 
час разлуки подошёл. 

Сколько тысяч вёрст с боями 
шёл солдат? — Пойди, сочти! 
Рана с рваными краями 
из крутой его груди, — 
Жив солдат. Сидит с друзьями. 
А прощанье — впереди. 

Что, солдат, сидишь понуро, 
расставаясь под гармонь? 
Плоский штык мерцает хмуро, 
раскалённый ствол не тронь. 
Что, слеза, срамишься, дура, 
льёшься, льёшься на ладонь... 

Расставанье. Что ж, ребята, 
мы здесь всё-таки свои, — 
Значит, нету у солдата 
ни деревни, ни семьи. 
А была, была когда-то... 
да с тех пор бои, бои! 

И всё то, что сердце грело, — 
отодвинулось назад: 
Лес, намеченный несмело, 
тихий яблоневый сад... 
Полземли с тех пор сгорело, 
а солдат... живёт солдат! 

Потому-то другу хвалит 
каждый родину свою. 
- Крой в Тбилиси, генацвале, 
как родной в мою семью! 
- Лучше Харькова едва ли 
город есть в другом краю! 

- А Калуга? - Что - Калуга? 
Ну, какой же это край? 
То ли дело город Луга, 
ты туда, брат, поезжай, 
У меня там есть подруга, 
заезжай, не обижай! 

Так солдата провожали 
земляки в далёкий путь, 
Руку жали, приглашали 
коль не жить, так заглянуть 
В городишко на Урале 
иль в колхоз какой-нибудь... 

Пред бойцом лежит без края 
шёлком шитая страна, 
И стоит солдат, моргая, 
охмелевший без вина: 
Мать - Отчизна дорогая, 
радость - Родина - одна!